Дело Кравченко

Дело Кравченко
фр. L'Affaire Kravtchenko
Истец	Виктор Кравченко
Ответчик	Les Lettres françaises
Место	Французская Республика, Париж
Суд	мэтр Дюркгейм
Начало суда	24 января 1949 года
Окончание суда	4 апреля 1949 года
Решение
Победа Кравченко. Издатели газеты обязываются выплатить компенсацию 5.000 франков с каждого и напечатать опровержение у себя в газете. Считается, что итог дела смог развеять советскую пропаганду в Европе и тем самым маргинализировать в ней коммунистическое движение.

Дело Кравченко (фр. L'Affaire Kravtchenko) — знаковое судебное разбирательство, состоявшееся в Париже по иску о клевете Виктора Кравченко против марксистской газеты «Les Lettres françaises^[фр.]», которое сыграло значимый вклад в развенчании идеологизации Советского Союза на территории Западной Европы.

Виктор Кравченко, будучи инженером красной армии, в конечный период ВМВ, будучи контролёром закупок по ленд-лизу запросил политическое убежище в США, сообщив общественности западного мира о массовых нарушениях прав и свобод человека в СССР, при этом демонстративно отказавшись обсуждать военно-экономическое положение СССР^[1]. После того, как вопрос о его выдаче был закрыт, тот опубликовал в 1946 году книгу «Я выбрал свободу»^[англ.]. Книга со временем стала широко известной (только на английском языке издавалась 73 раза). В ней описывались все нарушения прав и свобод в Советском союзе, среди которых выделялся Голодомор, ГУЛАГ и деятельность НКВД СССР. Помимо оного, книга затрагивала фальсификации результатов пятилеток^[2].

Уже в 1947 году, книга была опубликована во Франции, где та практически моментально разошлась 500 000 экземпляром, из-за чего практически сразу же подверглась нападениям со стороны Французской коммунистической партии и её печатного издания — Les Lettres françaises^[3]. Сразу же за этим, последовали нападения от Европейских сталинистов и СССР, которые заявили, что книга написана самими же американцами, а Кравченко — «трус, предатель, пьяница, развратник, расхититель и вор, и конечно же марионетка, управляемая США». В ответ на нападки, Кравченко подал в суд на издателей Клода Моргана и Андре Вюрмсера, а также на автора статьи Сима Томаса (позднее выяснилось, что такого человека не существует, а статью в газету принёс Андре Ульман – как утверждал Клод Морган, Ульман же и написал эту статью) за клевету^[4].

Судебный процесс начался 24 января 1949 года, в качестве стороны обвинения выступал Виктор Кравченко и его адвокаты — мэтр Жорж Изар и мэтр Жильбер Гейцман. На стороне защиты выступал мэтр Нордманн, мэтр Матарассо и мэтр Блюмель. Судебный процесс вёл судья Дюркгейм^[5].

Заседание суда начинается с речи Кравченко^[6]:

В ответ на речь Кравченко, издатель Клод Морган сразу совершает нападение на Кравченко, пытаясь выставить его «чужим», заявляя о том, что он — француз, газета — французская, его товарищи — французы, а он, иностранец, не имеет никакого права что-либо им высказывать. После долгих рассказов об участии членов газеты в сопротивлении, тот однако умалчивает, что один из их коллег и сооснователь газеты Жан Полан ушёл из газеты более года назад, обвинив газету и ФКП в лжи и обмане. После него выступил Андре Вюрмсер, который, используя манипуляцию, начал разделение публику на «своих» и «чужих», сообщая что раз Кравченко якобы предал свою страну, тот предал рабочих, а значит саму Францию. Сталинисты пытаются активно натравить публику на Кравченко, подменяя понятия, доводя их до абсурда, высказывая самые абсурдные обвинения^[6]:

Мэтр Изар спрашивает Вюрмсера, считает ли он патриотом Андре Марти, который призывал восставать против своего правительства. Вюрмсер отвечает утвердительно. Мэтр Изар обращает внимание слушателей на то, что у сталинистов двойные стандарты – Андре Марти для них патриот, а Кравченко, который критикует сталинский режим – предатель^[4].

Позже, сторона защиты пытается выстроить абсурдную логическую цепочку, основанную на том, что раз Кравченко не помнит финал «Кукольного дома» Ибсена, который он цитировал более пяти лет назад при составлении своей книги, якобы из этого следует, что тот не писал книгу, а за него она была написана агентами ЦРУ в США^[4].

Первым свидетелем был Луи Мартэн-Шоффье — председатель национального союза французских писателей, что назвал газету «очень хорошей», однако на вопрос о том, как тот относится к тому, что его близкий друг и коллега Поль Низан был назван «предателем» этой же газетой, когда тот вышел из ФКП после пакта Молотова — Риббентропа, тот постарался уйти от ответа^[4].

Фернан Гренье, депутат Национального собрания стал вторым свидетелем от газеты. Тот начал критику на основе того, что Кравченко ничего не мог помнить из того, что было, когда истцу было 8 лет. В ответ сообщается то, что события того времени — важное событие в истории семьи Кравченко. Далее Гренье сообщает, что видел деятельность НКВД, а также одну из чисток, и «не чувствовал запаха крови», якобы напротив, деятельность НКВД была крайне цивилизованной. В ответ Кравченко заявил, что тот не зная русский язык, воспринял партсобрание на автозаводе за чистку, а также напомнил о судьбе Николая Бухарина. В ответ депутат сразу же пытается сменить тему разговора на индустриализацию, за что получил замечание от судьи^[4][6].

Третьим свидетелем был сотрудник «Темуаньяж Жретьен» Пьер Дебрей, который, пытаясь пристыдить Кравченко, указывает на другого невозвращенца Михаила Корякова, однако на следующем же заседании оказывается, что тот крайне лестно и позитивно отзывался о работе Кравченко^[6].

Ещё один свидетель, профессор политических наук, член компартии Баби выступает с заявлением, что книга написана американскими агентами, так-как тот читал русских авторов в переводе, и не заметил этот самый дух в книге Кравченко, а позже, когда того высмеяли за это заявление, тот сообщил о росте населения в СССР, тем самым якобы опровергнув репрессии^[6]:

Первым же, кого привлекли по ходу процесса со стороны ответчика, стал Альберт Кан, которого те назвали «специалистом по Пятой колонне». Тот сразу же заявляет об антисоветской пропаганде, а также о том, что через Кравченко говорят люди Геббельса. В ответ сторона обвинения спрашивает о том, знает ли данный «специалист» об авторе статьи, из-за которого и началось судебное разбирательство, в ответ на что тот говорит, что не знает. В зале смех. Тем временем, Кан продолжал^[6]:

Первым свидетелем вызывают Муанэ — пилота эскадрильи «Нормандия-Неман», кавалера французских и советских орденов, который, будучи в СССР видел жизнь простых людей и подтвердил слова Кравченко. Так, по его словам, его близкий друг — советский авиамеханик ему говорил, что «живётся так же плохо, как при царе, даже хуже» (причём был готов лично судье сообщить личные данные этого механика для привлечения его к суду)^[6]. По его словам, тот лично видел, как аэродром, на котором тот служил, расчищали от снега в грязном тряпье женщины, пока их охраняли часовые с винтовками. Причиной такого наказания послужил тот факт, что те опоздали на смену на завод. Так, Муанэ завершал свой рассказ^[4]:

Следующим свидетелем стал инженер Франциск Борнэ, который проживал в России с 1909 по 1947 года. По его словам, тот пять лет провёл в концентрационном лагере из-за своей национальности по обвинению в шпионаже. На суде предоставил список из 137 французов, которые находились вместе с ним в колонии по той же причине, однако умершие во время заключения. Далее он долго рассказывал о опыте своей жизни в СССР, о переживании голода, о произволе властей и работе в Магнитогорске^[6].

Также в суд прибыли семья беженцев из СССР — Семёна и Ольги Марченко. Те дали показания о раскулачивании крестьянства, а также об издевательствах со стороны НКВД и тюремном заключении. По словам супруги, после того, как та взяла в долг для выплаты непомерного налога у соседей, и выплатив налог, её всё равно лишили имущества, опечатав дом, а её, на девятом месяце беременности, выкинув де-факто на мороз^[4].

Другим свидетелем стал инженер Кизло, давший показания о монополии хлеба и манипуляцией этим фактом для давления на недовольных. В ответ на вопрос о том, что тот делал в 1941 году, ответил: «члены компартии бежали, начальство бежало, мне оставили четыре старые клячи. Я не мог на них уехать с женой и двумя детьми». После его ответа, коммунисты инициировали провокацию и полемику с Кравченко, уводя внимание суда от показаний Кизло, из-за чего жандармерии пришлось вмешаться в судебный процесс^[6].

После Кизло, выступал Кревсун из Полтавы. Тот выступил с заявлением о беззаконии в СССР, а также о бесчеловечном обращении с пленёнными солдатами^[4]:

Первым свидетелем от СССР стала первая жена Кравченко — Зинаида Горлова; около неё постоянно находилась неназванная для суда женщина, которая, как позже оказалось, была агентом НКВД^[1]. Горлова обвиняла мужа в том, что он её бил, заставил сделать аборт и совершал против неё много неподобающих поступков. Она утверждала, что никогда не слышала от него ни об Орджоникидзе, ни о колхозе, крайне напугав этим Кравченко, однако с помощью мэтра Изара, тот пришёл в себя и продемонстрировал сначала документы, а потом и свидетелей, которые опровергли слова его жены. Кравченко пытался предложить ей политическое убежище и пойти с ним, но как говорят некоторые свидетели процесса, приставленная к ней девушка из НКВД помешала этому^[4].

Более интересным свидетелем оказался бывший начальник Кравченко — Романов. Сначала он путался в показаниях, а потом апеллировал к тому, что и свидетели, и сам Кравченко живы, несмотря на репрессии^[6]:

Вызывались и другие свидетели, например, Кобылов и Васильев, чьи показания противоречили друг другу, а обвинения не соотносились между собой. Среди подобных моментов наиболее показательной стала «перекличка мёртвых» — перечислив репрессированных в СССР бывших коллег свидетелей, мэтр Изар получал только одну реакцию: «Не знаю. Не помню»^[4].

4 апреля 1949 года процесс завершился в пользу Кравченко. Суд постановил издателей газеты выплатить Кравченко по 50.000 франков, а также опубликовать опровержение в газете^[6]. Однако это не остановило сталинистов от поиска врагов — позднее по заявлению Давида Руссэ пройдёт суд, который также будет проигран^[1]. Вскоре Вюрмсер обвинит в предательстве и самого Моргана^[4].

Через 30 лет после процесса, Морган признает, что Кравченко был абсолютно прав, и поймёт он это только когда увидит своими глазами подавление Венгерского восстания танками из окна будапештской гостиницы^[7]. Сам же Вюрмсер позже будет себя оправдывать тем, что советская пропаганда затмила его разум^[8]. Свидетель Веркор также разочаруется в СССР^[4]. А Д’Астье де ля Вижери, грозивший, что арестовал бы Кравченко, в 1963 году также напишет о том, как глубоко тот ошибался, назвав сталинизм страшной угрозой^[9]. Мэтр Матарассо, защищавший газету, дрогнет ещё на процессе – когда услышит слова Маргарет Бубер-Нойман. Он не сможет задать ей ни одного вопроса. Позже он признает, что всё, сказанное Кравченко в его книге, было правдой^[4].

Однако после процесса, советские же газеты писали о безоговорочной победе над Кравченко и его хозяевами из американской разведки, а также, что^[4]:

Кравченко же остался социал-демократом, и написал ещё одну книгу, но уже о самом процессе, которая однако почти не получила огласки. На доходы от книги, тот инвестировал в проекты по борьбе с беднотой в Перу и Боливии, на чём и разорился, причём по ряду данных, КГБ СССР сыграла в этом не последнюю роль^[10]. Несколько раз Кравченко пытались убить, а в 1966 году того обнаружили с огнестрельным ранением в собственной квартире. Официальной причиной смерти являлось самоубийство, однако многие исследователи, в том числе и его дети сообщали, что скорее всего тот был убит спецслужбами СССР^[11].